«Поскольку станут к людям прививаться злые дела, -
предсказано в посмертных вещаниях преподобного Нила Мироточивого, -
постольку будут находить на них и бедствия».
Святой праведный Иоанн Кронштадтский писал: «Мир
находится в состоянии дремоты, греховного сна, спит. Будит его Бог войнами,
моровыми поветриями, пожарами, бурями, сокрушительными землетрясениями,
наводнениями, неурожаями... Господь, как искусный врач, подвергает нас разным
искушениям, скорбям, болезням и бедам, чтобы очистить нас, как золото, в
горниле... Русский народ и другие населяющие Россию племена глубоко развращены,
горнило искушения и бедствий для всех необходимо, и Господь, не хотящий
никому погибнуть, всех пережигает в этом горниле».
В Третьей книге пророка Ездры (другое церковное
название этой книги - Апокалипсис Ездры) сказано о времени предконечных
войн и других страшных бедствий: «...Тогда настанет испытание избранным
Моим, как золото испытывается огнем» (3 Езд. 16, 74). Господь
безконечно жалеет нас, но что делать, если мы можем дать какие-то искры,
какой-то святой огонь, только когда нас поражают несчастья, катастрофы,
болезни, войны... Тему очищения и духовного подъема как следствия войн хорошо
раскрыл Ф. М. Достоевский в своем очерке «Парадоксалист» («Дневник писателя»,
апрель 1876 г.). Вот основные мысли «парадоксалиста» о пользе войны:
«Дикая мысль, что война есть бич для человечества.
Напротив, самая полезная вещь. Один только вид войны ненавистен и действительно
пагубен: это война междоусобная, братоубийственная. Она мертвит и разлагает
государство, продолжается всегда слишком долго и озверяет народ на целые
столетия. Но политическая, международная война приносит лишь одну пользу, во
всех отношениях, а потому совершенно необходима».
«Ложь, что люди идут убивать друг друга: никогда этого
не бывает на первом плане, а, напротив, идут жертвовать собственною жизнью -
вот что должно стоять на первом плане. Это же совсем другое. Нет выше идеи,
как пожертвовать собственною жизнию, отстаивая своих братьев и свое отечество
или даже просто отстаивая интересы своего отечества (ср. Ин. 15, 13: «Нет
больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». - Свящ. А.).
Без великодушных идей человечество жить не может, и я даже
подозреваю, что человечество именно потому и любит войну, чтоб участвовать в
великодушной идее. Тут потребность».
«Кто унывает во время войны? Напротив, все тотчас
же ободряются, у всех поднят дух, и не слышно об обыкновенной апатии или скуке,
как в мирное время. А потом, когда война кончится, как любят вспоминать о
ней, даже в случае поражения! И не верьте, когда в войну все, встречаясь,
говорят друг другу, качая головами: "Вот несчастье, вот дожили!" Это
лишь одно приличие. Напротив, у всякого праздник в душе. Знаете, ужасно трудно
признаваться в иных идеях: скажут, - зверь, ретроград, осудят; этого боятся.
Хвалить войну никто не решится».
«Великодушие гибнет в периоды долгого мира, а
вместо него являются цинизм, равнодушие, скука и много - много что злобная
насмешка, да и то почти для праздной забавы, а не для дела. Положительно можно
сказать, что долгий мир ожесточает людей. В долгий мир социальный перевес
всегда переходит на сторону всего, что есть дурного и грубого в человечестве, -
главное к богатству и капиталу. Честь, человеколюбие, самопожертвование еще
уважаются, еще ценятся, стоят высоко сейчас после войны, но чем дольше
продолжается мир - все эти прекрасные великодушные вещи бледнеют, засыхают,
мертвеют, а богатство, стяжание захватывают всё. Остается под конец лишь одно лицемерие -
лицемерие чести, самопожертвования, долга, так что, пожалуй, их
еще и будут продолжать уважать, несмотря на весь цинизм, но только лишь на
красных словах для формы. Настоящей чести не будет, а останутся формулы.
Формулы чести - это смерть чести. Долгий мир производит апатию, низменность
мысли, разврат, притупляет чувства. Наслаждения не утончаются, а грубеют.
Грубое богатство не может наслаждаться великодушием, а требует наслаждений
более скоромных, более близких к делу, то есть к прямейшему удовлетворению
плоти. Наслаждения становятся плотоядными. Сластолюбие вызывает сладострастие,
а сладострастие всегда жестокость. Вы никак не можете всего этого отрицать,
потому что нельзя отрицать главного факта: что социальный перевес во время
долгого мира всегда под конец переходит к грубому богатству».
«Наука и искусства именно развиваются всегда в первый
период после войны. Война их обновляет, освежает, вызывает, крепит мысли и дает
толчок. Напротив, в долгий мир и наука глохнет... Если б не было на свете
войны, искусство бы заглохло окончательно. Все лучшие идеи искусства даны
войной, борьбой».
«Христианство само признает факт войны и
пророчествует, что меч не прейдет до кончины мира: это очень замечательно и
поражает. О, без сомнения, в высшем, в нравственном смысле оно отвергает войны
и требует братолюбия. Я сам первый возрадуюсь, когда раскуют мечи на орала. Но
вопрос: когда это может случиться? И стоит ли расковывать теперь мечи на орала?
Теперешний мир всегда и везде хуже войны, до того хуже, что даже
безнравственно становится под конец его поддерживать: нечего ценить, совсем
нечего сохранять, совестно и пошло сохранять. Богатство, грубость
наслаждений порождают лень, а лень порождает рабов. Чтоб удержать рабов в
рабском состоянии, надо отнять от них свободную волю и возможность просвещения.
Ведь вы же не можете не нуждаться в рабе, кто бы вы ни были, даже если вы самый
гуманнейший человек? Замечу еще, что в период мира укореняется трусливость и
безчестность. Человек по природе своей страшно наклонен к трусливости и
безстыдству и отлично про себя это знает; вот почему, может быть, он так и
жаждет войны, и так любит войну: он чувствует в ней лекарство. Война
развивает братолюбие и соединяет народы».
«Война освежает людей. Человеколюбие всего
более развивается лишь на поле битвы. Это даже странный факт, что война
менее обозляет, чем мир... Вспомните, ненавидели ли мы французов и англичан
во время крымской кампании? Напротив, как будто ближе сошлись с ними, как будто
породнились даже. Мы интересовались их мнением об нашей храбрости, ласкали их
пленных; наши солдаты и офицеры выходили на аванпосты во время перемирий и чуть
не обнимались с врагами, даже пили водку вместе. Россия читала про это с
наслаждением в газетах, что не мешало, однако же, великолепно драться.
Развивался рыцарский дух. А про материальные бедствия войны я и говорить не
стану: кто не знает закона, по которому после войны всё как бы воскресает
силами. Экономические силы страны возбуждаются в десять раз, как будто
грозовая туча пролилась обильным дождем над иссохшею почвой. Пострадавшим от
войны сейчас же и все помогают, тогда как во время мира целые области могут
вымирать с голоду, прежде чем мы почешемся или дадим три целковых».
«Война поднимает дух народа и его сознание
собственного достоинства. Война равняет всех во время боя и мирит господина
и раба в самом высшем проявлении человеческого достоинства - в жертве жизнию
за общее дело, за всех, за отечество. Неужели вы думаете, что масса, самая
даже темная масса мужиков и нищих, не нуждается в потребности деятельного
проявления великодушных чувств? ... Взаимный подвиг великодушия порождает
самую твердую связь неравенств и сословий. Помещик и мужик, сражаясь вместе
в двенадцатом году, были ближе друг к другу, чем у себя в деревне, в мирной
усадьбе. Война есть повод массе уважать себя, а потому народ и любит войну:
он слагает про войну песни, он долго потом заслушивается легенд и рассказов о
ней... пролитая кровь важная вещь! Нет, война в наше время необходима; без
войны провалился бы мир или, по крайней мере, обратился бы в какую-то слизь, в
какую-то подлую слякоть, зараженную гнилыми ранами...».
